Мой старший брат

14 января 2021 года на 88-м году жизни скончался Леонид Лельчук, человек, которого на Камчатке многие хорошо знают. Леонид Павлович приехал на полуостров в 1955 году после окончания Смоленского педагогического института. Прошел здесь все ступеньки педагогической карьеры. 23 года проработал заведующим областным отделом народного образования. В 1990-м стал заместителем председателя облисполкома, а затем –заместителем губернатора Камчатской области. В 1997 году после выхода на пенсию переехал в Москву...

Текст, посвященный Леониду Павловичу, который мы публикуем, написал его брат Александр Лельчук.

Он был всегда. Когда я был совсем маленьким и еще сидел на горшке, он уже был большим, взрослым и сильным, и, когда мама не видела, иногда давал мне по заднице. Я не ябедничал, потому что он говорил, что это плохо.

Если взрослые приносили конфеты или мороженое, мы всегда делились друг с другом, потому что брат говорил, что жадничать нельзя.

Когда я пошел в школу, он уже учился в педагогическом институте и проходил в нашей школе практику. Я страшно гордился этим и хвастался пацанам, что мой брат – учитель! В то время это было очень почетно.
А потом он уехал на Камчатку учительствовать, мама плакала на вокзале, а мы с папой нет, потому что мы мужчины.

Старший брат женился, и его жена приехала к нам рожать первого ребенка. Она была на 10 лет старше меня, я тогда решил, что когда стану взрослым, то женюсь на такой же.
А через несколько лет они с женой забрали меня на Камчатку, где я поэтапно заканчивал школу, мореходку, институт, женился, разводился и всегда чувствовал себя младшим братом.
Мой брат был всегда. На всех этапах моей жизни.

Мой первый выпускной вечер. Первый раз побрился подаренной им бритвой. Первый бокал вина принял из его рук.

Мы никогда не говорили о братской любви друг к другу. Мы были двумя мужчинами с огромной разницей в возрасте.

Его лидерство было неоспоримо. Но когда одна кокетливая женщина сказала, что я, Сашка Лельчук, такой же, как мой брат Леонид, только более «ШАРМАН», он безропотно с этим согласился. Что такое «шарман» я тогда не знал, посмотрел в энциклопедии (компьютеров еще не было), там было написано: «обаятельный и приятный в общении». Меня это смутило, но больше я никогда и ни в чем не опережал старшего брата.
Он был учителем в школе и учителем по жизни. Он знал все. Его шутливые поговорки воспринимались мною как программы к действию. В школе еще: «Двойка – позор, а тройка – серость». Уже в мореходке: «Лучше переесть, чем недоспать, или лучше переспать, чем недоесть».

Когда на строевом смотре в мореходке меня назначили запевалой, я, естественно, похвалился старшему брату. Он подумал и извинился передо мной за то, что всегда смеялся и говорил, что мне на ухо наступил мамонт. Теперь он взял свои слова назад, потому что убежден, что мамонт наступил на ухо тому офицеру, который поставил меня запевалой, а на мое ухо наступил скромный слоник из зоопарка. Он оказался прав, потому что на первом же смотре после моего запева меня снова поставили в шеренгу курсантов, и рота печатала шаг молча.

Я гордился его карьерой, его продвижением в должностях, его известностью на Камчатке, его принципиальностью в годы перестройки и его врожденной непримиримостью к хамству и серости, его скромностью и тактичностью в общениях с людьми.

Как-то на Камчатку прибыла солидная делегация во главе с В.В. Жириновским. Мой брат встречал их в аэропорту. В его машину сел А.Д. Венгеровский, депутат Госдумы и тогдашний заместитель Жириновского по партии. В дороге он начал капризничать, возмущаться, что нет сопровождения ГАИ, что автомобиль «Волга» ему не по чину и т. д. Видимо, здорово он допек Леонида, который велел остановить машину и на глазах изумленного водителя вышвырнул Венгеровского из машины посреди дороги. И чем я особенно горжусь: все это сопровождалось замечательной, виртуозной ненормативной лексикой, которой мой старый боцман мог бы позавидовать.

Все это я знаю с его слов, из рассказа водителя и многочисленных статей камчатских журналистов. Сам я ни разу в жизни не слышал от старшего брата ни одного нецензурного слова. Никогда! И я при нем не позволял себе этого.

Работая в команде губернатора В.А. Бирюкова, он не позволял и не мог себе позволить никакой вольности или слабости в отношении личного обогащения. 

Я готов присягнуть, что ни один «левый» рубль не попал в его карман. Стандартная квартира, отечественный автомобиль и вполне скромная дача – это все, что было в его семье. Дважды-трижды в месяц командировки в Москву подсадили его бюджет основательно. Жена Светлана, преподававшая в школе домоводство, приносила больше денег, чем глава семьи. Дочь и сын учились в Камчатском педагогическом институте.
Иногда проскальзывала в прессе какая-либо сплетенка, но подтверждения она не находила.
Уже потом, когда он жил в Москве, его навестил журналист, который это писал, и принес свои извинения. Этого журналиста больше нет, поэтому я не называю его имени.

Но В.С. Ефимов, в то время возглавлявший «ТВК» и знавший Леонида лично многие годы, никогда не отзывался о нем неуважительно. То же самое могу сказать и о других журналистах Камчатки.

И друзья у него были под стать ему самому. Это были учителя, врачи, однокурсники по институту.
Олега Мамченкова, директора Елизовской школы, и Леонида Аксенова, преподавателя педагогического института, я знал со своего раннего детства. Многих из его друзей уже нет на свете. Эти люди всегда покоряли меня своей добротой и щедростью.

Уже живя в Москве, мы проводили Надю Захарову, Лидию Ростомову, Евгения Лонгинова… Я называю их штучными людьми…

И мой брат покинул нас как-то нелепо! Он не должен был умереть! Он практически никогда и ничем не болел. Ездил сам за рулем. Ходил в театры и на концерты. Любил кофе с хорошим коньяком и не собирался умирать.

Коронавирус, который распознали не вовремя, сожрал его.

Кстати, как только у него поднялась температура, первое, что он сделал – это прогнал меня и мою жену из квартиры! Наши квартиры на одной площадке (волею случая нам посчастливилось купить квартиру рядом.) Мы приносили продукты и лекарства, он заставлял складывать все перед дверью и уходить. Но температура упала, и мы продолжали общаться ежедневно.

Ему было плохо. Очень болела спина. Я привозил врачей, вызывал «Скорую», возил в больницы и медцентры.

Теперь я точно знаю, почему я не заразился и не заболел. Леонид не отдал мне свое смертельное заболевание. Он не поделился со мной впервые в жизни. Он – старший брат, и считал этой своим правом и своей привилегией.

«Скорая» забрала его 28 декабря, перед Новым годом. 1 января он уже попал в реанимацию, 4 января «Скорая» забрала Светлану, а Леонида ввели в медикаментозный сон, из которого он уже не вышел.
14 января его не стало. Светлана – в реанимации. Дочь и сын вне территории России, прибыть не могут, в связи с пандемией.

На меня легло самое страшное в жизни: проводить старшего брата в последний путь от имени всей семьи.
На эти горькие проводы пришли его сослуживцы и соратники, бывшие учителя, комсомольские работники, активисты Камчатского землячества «Гамулы» – люди искренние и неравнодушные.

Ранее, когда я или он уезжали в командировку или на отдых, то говорили друг другу: «Не волнуйся! Езжай! Твой брат здесь!» Это значило, что дома все будет в порядке. Может, поэтому в страшную минуту прощания я обнял закрытый гроб и прошептал: «Спи спокойно, Леня. Твой брат здесь».

На фото: Леонид Павлович Лельчук.