Пойди на ТТП, займись ТХД

В Москве и Подмосковье, откуда я приехал, рыбалка – не промысел, а вариант досуга. Как сбор грибов. И тонкости камчатской рыбалки удивили меня не меньше, чем, если бы лицензию нужно было получать на «тихую охоту»

На «Большой земле» платная рыбалка обычно организована на закрытых водоемах. Когда платишь деньги, хочется экзотики. И здесь она есть. Тут тебе и форель, и сом, и осетр, и белый амур; рыбу специально разводят и запускают в эти пруды.

Есть и обычная, когда ты берешь удочку и рыбачишь там, где нравится, – хочешь на пруду, хочешь на реке. Я не просто удивился, когда мне объясняли, что на Камчатке так делать нельзя, – сначала я даже не поверил.

С другой стороны, большая часть рыбы в водоемах Камчатки – это ценные и особо ценные виды рыб. И если на материке самая простая рыбалка – бесплатная, то здесь – платная. Потому что малоценные виды хоть и можно ловить бесплатно за пределами рыболовных участков, но попробуй ты найди место, где их достаточно, да еще и вне участков.

А рыбалка коренных малочисленных народов Севера – это вообще отдельная тема.

Палана

Нас было двое – я и мой «проводник» Георгий. Выехали утром. Сам я ловить рыбу не собирался – хотел посмотреть, что представляет собой традиционная рыбалка коренных народов, и заодно прогуляться по окрестностям. Нас привезли к устью реки Паланы. Берег, мелкая галька и песок, был изрезан заводями – несколько часов как начался отлив, и вода сильно ушла. Но река все еще была достаточно широкой. В устье плескались несколько десятков нерп – лакированные головы тюленей тут и там поднимались над гладью воды и исчезали. Мы спустились к воде, где нас уже ждала резиновая лодка и «паромщик» Толик. На другом берегу стоял Андрей Антонов – депутат Совета депутатов поселка Палана, наш сегодняшний гостеприимный хозяин.

Традиционная рыбалка

На берегу нас встретил еще один рыбак. Он вытянул нашу моторку из воды, помог нам выбраться и тут же толкнул лодку обратно и сам прыгнул внутрь. Чуть выше по берегу стоял трактор. Я таких раньше не видел, и о том, что эта конструкция именно трактор, я скорее догадался – по разноразмерным колесам; у машины был кузов. Судя по всему, его выпустили с конвейера лет 50–60 назад.

Лодка ушла. Мы поднялись к трактору.

– А как же рыбалка? – спросил я.

– Будет рыбалка. В лодке все не поместятся. Мы проедем по берегу, – объяснил мне Андрей и забрался в кабину. Мы с Георгием погрузились в кузов.

У устья было солнечно и ясно, но впереди на берег с моря наползал густой туман.

– Вынос, – прокричал Георгий.

Я кивнул – про вынос мне уже рассказали.

Стало заметно холоднее.

Лодка сильно обогнала нас, и, когда мы подъехали, Толик с напарником уже распутывали сеть. Андрей выбрался из кабины и заторопился к берегу. Он сильно хромал.

– Вытаскивай! Твою… Вытаскивай и размотай нормально! Перекручена же!

Толик заглушил мотор, и рыбаки стали распутывать невод. Андрей по-отечески улыбался – видимо, они что-то делали не так или просто не слишком сноровисто.

Напарники наконец распутали снасти, запустили мотор и стали потихоньку вытравливать сеть. Туман сгустился, и казалось, что лодка с рыбаками не уходит от берега, а растворяется в почти сверхъестественных белесых клубах.

– Ну что, поехали чай пить.

Мы снова забрались в кузов и покатили. Ехать по морской гальке на старом тракторе – это как сидеть на кровати со встроенным массажером, только расслабиться нельзя, ведь трактор то и дело подбрасывает на больших камнях или в колеях: зазеваешься – вылетишь за борт.

Домик с аббревиатурами

Рыбацкий домик Антонова стоял у взгорья в паре сотен метров от линии прибоя. Добраться сюда пешком было непросто – далеко от устья. К тому же по берегу вился ручей притока, который, конечно, можно было перейти вброд, но форсировать его на тракторе было проще и приятнее – не промокнешь.

Покосившаяся голубая одноэтажная хибара, чуть поодаль – шалаш-дровница из выбеленных просоленных стволов, растянутая сеть. Об уюте этого места никто не заботился, рыбацкая хижина нужна только на короткий летний сезон и должна быть практичной: переработать улов, поесть-поспать, отогреться.

Сени походили на гараж автолюбителя: на полу, столике, на стенах и в стеллажах лежала разнородная утварь – от катушек для спиннинга до небольших механизмов и запчастей от двигателей.

В жилой части дома стояла печь с плиткой, простенький стол с двумя лавками. Здесь было просторно, но простор этот был кажущийся – половину пространства занимали дощатые лежаки: справа – человек на пять, и слева – на двоих-троих. К одному из толстых деревянных столбов, державших крышу, был прикручен кронштейн с плоским телевизором.

Андрей пригласил нас за стол.

– О чем будешь писать?

– Не уверен. Хотелось бы о рыбалке. Но я пока не разобрался, что тут и как.

И мне рассказали.

«Раньше летом мужики в пятницу, субботу, воскресенье – все в Палане – на речке. Заготавливают населению на зиму. Солили 200-литровые бочки», – говорит Андрей.

«Солился» народ, чтобы спокойно прожить зиму, рыбу заготавливали на весь поселок, и лодки были буквально у каждого.

А сейчас все стало сложнее: регламенты ужесточили, надзор усилили.

Раньше деревья были большие – это известно давно. Но меня удивило другое. Обычный сельский рыбак из глухого поселка на Севере говорил, как заправский чиновник: аббревиатура на аббревиатуре; Андрей то и дело цитировал постановления федерального и краевого правительства, федеральные законы, уголовный и административный кодексы. Слышать все это в рыбацкой хибаре на краю земли – волосы дыбом вставали!

Теперь коряк и ительмен больше не ходят на рыбалку, не разводят оленей в тундре: физлица из числа КМНС и члены ТСО или родовых общин осваивают лимиты ВБР на РПУ и ведут ТХД на ТТП, причем все это делается согласно нескольким ФЗ при строгом соблюдении УК.

Справка

> КМНС – коренные малочисленные народы Севера,

> ТСО – территориально-соседская община,

> ВБР – водные биологические ресурсы,

> РПУ – рыбопромысловый участок, с недавних пор РЛУ – рыболовный участок,

> ТХД – традиционная хозяйственная деятельность,

> ТТП – территория традиционного пользования,

> ФЗ – федеральный закон,

> УК – Уголовный кодекс.

На меня раз за разом опрокидывали ведра с канцелярскими оборотами и аббревиатурами. Исчезли люди, исчезла красота Корякии, канули в Лету рыба и тюлени: остались КМНСы, лица постоянно проживающие и остальные (как нас называют – не знаю) с одной стороны и ВБР – с другой.

Было ясно, что любое несовершенство законов здесь воспринимают очень лично.

Самообеспечение или бизнес

– Власть вбивает клин между коряками этим конкурсом на РЛУ, чтобы дрались за участки – брат на брата идет: это моя земля, это мой промысловый участок, – считает Андрей.

Конечно, все далеко не так однозначно. Община – организация некоммерческая, и такой дележ может быть связан с тем, что некоторые предпочитают конвертировать ВБРы в рубли, и продают свою квоту на лов промышленникам. То есть, превращают свою ТХД в коммерцию и воюют не за условное пространство, а за вполне конкретные источники заработка. И вот здесь проявляется главная сложность. С одной стороны, КМНС – это люди, которые традиционно ловили рыбу и жили натуральным обменом. Но большинство уже давно живет в квартирах: им нужно платить по счетам, отправлять детей в школу, платить налоги. На все это нужны деньги: никакой энергосбыт не поменяет киловатты на хвосты горбуши или тушу нерпы. И люди, по сути, становятся такими же промышленными добытчиками рыбы и воюют с официальными предпринимателями: мол, им все дороги открыты, а нас держат под колпаком, чуть что – штраф.

– Второй клин – между коренными и лицами постоянно проживающими. Уже начались разговоры от русскоязычного населения, которое живет здесь с семьями – они здесь родились, выросли. Они так говорят: «А чего это? Мой папа, мой дед строили эту Палану. Я здесь родился, остался здесь жить. И что, я не могу пойти на речку, наловить и заготовить себе рыбы на зиму?»

Ото всего этого становилось грустно. Ясны и причины недовольства, но и то, почему принимают те или иные законы, чаще всего вполне себе ясно. Понимают это и сами рыбаки, но зачастую не хотят признаться в том, что тяжело регулировать лов рыбы коренными. Ведь стоит только перестать следить за тем, кто и сколько ловит, добыча рыбы для собственных нужд превратится в пресловутый «свечной заводик». А постоянный надзор для местных выглядит крохоборством, в котором северянам видится попытка выжить их с земли праотцов.

Еще один камень преткновения – конкурс на РЛУ, который воспринимают как еще один способ лишить людей доступа к рыбе. Но если отменить конкурс, то как распределять участки между общинами? Без участка не половишь – запишут в браконьеры, но всем общинам, желающим порыбачить, участков не хватит. Значит, все-таки придется выбирать из числа желающих, а справедливый выбор возможен только по конкурсу (если он, конечно, проведен честно).

Всеобщая порядочность

«В Корякии браконьеров нет» – слышал я не только здесь и не один раз. Но что под этим подразумевают? Что здесь все соблюдают законы о добыче рыбы? Нет. Речь скорее о том, что люди уверены в своем праве на ресурс, а значит, рыбаки считают, что они ничего не нарушают. Но такой же логикой руководствуются и лица постоянно проживающие (как ни странно, этот оборот аббревиатурой еще не стал).

– Вот приехал сюда специалист. Ему нельзя рыбу ловить, ему нельзя то, нельзя это. Интернета нет. Он через год махнет на все рукой и уедет. Раньше сюда народ ехал за северными надбавками. Был стимул работать, – считает Андрей Антонов.

Но ведь этот специалист – только приехал. Значит, прежде чем дать добро на ловлю ему, надо разрешить рыбалку старожилам. И вот уже недовольны люди, которые приезжают на Камчатку в отпуск: «Все вокруг ловят, а мне почему нельзя?» И можно ли всерьез надеяться, что даже 95 % людей будут ловить эту рыбу исключительно себе на уху, а не для того, чтобы продать деликатес за пределами края?

И снова обратная сторона – если тотально запретить рыбалку, то не то что специалисты не приедут – разбегутся и коренные, и старожилы.

Тайм-аут

Мне была нужна передышка – от количества новой информации гудела голова. К тому же помимо рыбалки я намеревался посмотреть и северную природу.

Дальше по берегу был мыс, с которого начиналась стена высоких отвесных скал. Антонов сказал, что перевезет нас через ручей, «а дальше уже сами».

Мы погрузились в трактор и поехали вдоль берега в сторону скал. Я заприметил кол, к которому полтора часа назад Толик привязал сеть. Вода отступила довольно сильно, и теперь он, колышек, торчал посреди берега. Сетка начиналась чуть ли не у самой кромки воды. В ней уже бились несколько попавшихся рыбин. Перекрикивать рев трактора не хотелось, и я ткнул Георгия в бок и махнул рукой на сеть, мол, уже есть улов. Он снисходительно улыбнулся и кивнул: «Эка невидаль».

Мы прошагали километров восемь: обогнули мыс и дошли до небольшого водопада, который бил прямо из скалы.

– Надо поворачивать. Прилив начинается, – сказал Георгий.

Мы стояли между океаном и отвесной скалой. Если вода прибудет – деваться нам станет некуда.

На обратном пути мы сильно удалились от берега, поднялись на взгорье и немного шли по тундре – собирали ягоды. Я торопился – очень хотелось наконец хотя бы посмотреть, что такое камчатская рыбалка.

Андрей Антонов увидел нас издалека и подобрал на подходе к дому. Мы ехали к хижине.

– А рыбалка?

Георгий махнул рукой, мол, доедем – отвечу.

– Сеть уже сняли. Мы же прошли то место.

Те несколько рыбин, запутавшихся в сети, которых я разглядел, когда мы ехали мимо, – вот и все, что удалось мне увидеть из традиционной рыбалки.

Я был слегка разочарован.

Рыбная ловля всегда казалась мне ритуалом, здесь же это нечто будничное, именно добыча ресурса.

– О чем будешь писать? – снова спросил меня Антонов, когда мы прощались.

Я пожал плечами.

Материал о традиционной рыбалке и проблемах коренного населения и старожилов требовал в полной мере усвоить здешнее отношение к рыбалке и рыбе, к тому, насколько добыча ВБР укоренена в жизни камчатцев – коренных, старожилов и тех, кто живет здесь несколько лет. На это нужно было время.

Но даже сейчас была очевидна связь между рыбой, людьми и краем. Край красивый, но суровый. Люди уезжают. Рыба и рыбалка – один из крючков, которые могут не только удержать местных на полуострове и быть полноценным подспорьем для коренных и старожилов, но и привлечь на Камчатку людей с материка. В конце концов, не так уж много надо рыбы, чтобы удовлетворить запросы жителей края. 

Сергей НОСАЧЁВ.